Александр КОЛБИН: «Свой 19-й день рождения я встретил в бою»

Те, кто воевали и не раз были в шаге от смерти, не любят вспоминать об этом. Растревожишь себя и реально заболеешь: называется это состояние посттравматическое стрессовое расстройство. Александр Колбин не был рад моему звонку, но пообещал прийти в редакцию.

Если писать о войне, то – правду. Мы так договорились. Александр родом из Тараданово, учился в Каргаполовской школе. Когда пришло время идти в армию, приехал в военкомат, как большинство его ровесников, не уклонялся от службы. А дальше – общевойсковая учебная часть, откуда рядовых распределяли к местам службы. Когда близился срок отправки в разные рода войск, Александр позвонил крёстному и сообщил, что скоро поедет на полигон в Тульскую область, назвал посёлок. Оказалось, тот живёт рядом, приехал повидаться, обнять, пожелать успешной службы. Александру Колбину предстояла служба в Калининградской области – на границе с Польшей. Крёстному из балтийской части он успел написать одно письмо.

Мама, писем не будет долго
В 90-е годы в стране оживились национальные движения. В Чечне руководство заявило о государственном суверенитете республики и выходе её из состава России. Так начинался конфликт, который привёл к затяжной войне, небывалым террористическим актам. 1994 год. Заканчивалась балтийская осень, тёплая, по сибирским меркам, дождливая. Александр прослужил там всего два месяца: «Нас ночью подняли по тревоге, загрузили в самолёт. Мы и не знали, куда летим. Только в Твери, когда мы начали грузить технику на эшелон, нам сказали, что поедем на войну. Руки мёрзли, не было у нас в декабре варежек, тёплых носков, морозно. Никто не жаловался. Шло переформирование, добавляли людей. И мы отправились эшелоном в Моздок. Окна закрыли, нам выдали патроны, боеприпасы. Нас сформировали из разных частей. В Моздоке выгрузились и своим ходом — колонной — через перевалы пошли на Грозный».

Солдатам ещё в Твери сказали, что можно написать письма домой. В Тараданово Колбины прочитали, что сын отправляется в поле на стрельбище, что любит и скучает, а писем не будет долго. Александр вспоминает, что Моздок был мирным городом, гражданские приносили еду, угощали, и это было удивительно. Какой-то мужчина из местных кричал с акцентом, звал военных в гости: «Ребята, ставьте свою технику, идите. У меня праздник сегодня! Столы накрыты».

Дорога в ад
Это было начало первой чеченской войны. Признаки её солдаты видели, двигаясь к Грозному: разбитая техника, танки, упавший и висевший на сопке вертолёт. Ночевали, кто в технике, кто на броне, кто в спальнике лёг поспать в палатке – утром примёрз, так было и с Александром. «Ночи морозные в горах, а звёзды крупные – только руку протянуть», — многое тогда было для солдат впервые. Полевые кухни отстали. Тушёнку открывали штык-ножами, ножами и ели. «Помню женщину в посёлке, она с дочерью приходила, приносила нам домашнюю еду», — такое не забывается.

По дороге роту отправили на охрану станции Червлённой-Узловой, вблизи Грозного. Впервые солдаты увидели убитых, которых никто не убирал. Лейтенант командовал, чтобы БМП выехали на заданные позиции. «Там труп!» — крикнул водитель машины. «А ты его пропусти между гусениц», — услышали все ответ лейтенанта. Война стала реальностью. «Там у меня был самая первая перестрелка, на станции. Мы не понимали, что такое война. Хотя боялись все. Когда начался обстрел, пришлось понять, насколько всё не по-книжному, не кино это! Наш полк стоял в поле, мы снялись и – на Грозный», — рассказывает Александр Сергеевич.

А потом, когда колонна приближалась к Грозному, навстречу ей шли и шли люди, русские и чеченцы, кто-то ехал на машинах. «Командир объяснил, что это мирным жителям дали зелёный коридор, чтобы уходили из города. Потом в Грозном мы видели брошенные очень хорошие дома с бытовой техникой, в подвалах – соленья, варенья, в гаражах – машины. Люди бросали всё и бежали от войны, забирали только своих родных. Но кто-то отказался уходить, оставались среди войны в горящем городе мирные люди, мы встречали таких. Они потеряли всё, что наживали годами. Многие гражданские там погибли», — это уже взгляд из сегодняшнего дня.

Колонна подходила к городу, на зданиях и на трубах теплотрассы, которые изгибались над дорогой, солдаты видели крупные надписи: «Дорога в ад». Это давило на психику. У чеченцев была артиллерия, танки. Оснащение современное, спутниковая связь. Они выходили по связи на российскую волну, и водитель БМП в своём шлемофоне слышал: «Иван, зачем пришёл? Иди домой! Мы будем вам головы резать». Командир обозначил цель в столице Чечни – их Белый дом. Перешли речку Сунжа, сразу начался бой. Погибло много, часть переформировали. Бои постоянно. Первые дни солдаты спать не могли, был страх такой. Редкий день – передышка.

«Мы штурмовали большой город, нам нужно было его завоевать. Не было фронтов, нападали на нас отовсюду. Воевать мы не умели, и вскоре стали мишенями. 14 января у меня день рождения, я встречал его в бою в Грозном. Боестолкновения не прекращались, хотелось спать от усталости. Кругом взрывы, стрельба. И трупный запах. Танки едут по трупам. Тогда мы написали предсмертные записки, оставили информацию о себе, по сути – попрощались с родными. Сидели на броне. Из патронов вытряхнули порох. Тяжело было это писать. Писал, думая о маленьком брате, который дома, слёзы капали на листочек. Листок свернул, положил в гильзу, её – в карман», — рассказывает, а на глазах — слёзы. А ведь прошло тридцать лет. Помнится, будто было вчера.

Площадь Минутка
Вспоминает одну зачистку: бойцы должны были пройти здание и удостовериться, что никого в нём нет. Бывало, встречали в подвалах и подъездах мирных жителей, которые прятались от обстрелов. Если встретившиеся вооружённые чеченцы или наёмники сдавались – брали в плен. Нет — уничтожали. Случались яростные перестрелки.

Однажды шли втроём по какому-то расстрелянному цеху с огромными выбитыми окнами. Александр был впереди и услышал свист пули мимо уха, она простучала по станкам. Работал снайпер. Махнул ребятам, присели: умели понимать друг друга без слов. Выбрались из сектора обстрела, повезло в этот раз. Смерть была кругом. А ещё грязь, чёрная, липкая, висла на ботинках. Сами грязные, ни умыться, ни отдохнуть. Среди обстрелов находили закуток: засыпаешь и слышишь эти взрывы.

Вспоминает, как однажды бой затих, чеченцы перестали стрелять и наблюдали, где федералы расставили технику и заняли позиции. «Ребята устроились отдохнуть. Технику поставили вдоль зданий. Многие ушли в дома, заняли позиции. Чтобы не было видно огня, костры разводили в ваннах, в санузлах обычных квартир, там же нет окон. Чай грели. Мы уже знали, что на улице у костра погреться не получится: за нами наблюдали, по рации указывали точные координаты. Снайперами были у них и девушки-биатлонистки, нам рассказывали, но сам не видел. Но наёмника, похожего на араба, встречал, они экипированы были хорошо. Наши офицеры, чтобы не стать мишенями для снайперов, переодевались в полевую форму без знаков различия. Снимали шевроны, звёзды, офицерские портупеи.

Тогда, в первые же дни, мы потеряли много людей. Не успевали познакомиться, порой, не знали имён, а человек уже погиб. Придумывали себе клички, позывные, — Александр Сергеевич уже не раз за прошедшие годы возвращался мысленно на площадь Минутку. — И вот в тот вечер, третьего февраля, стемнело. Начали стрелять, артиллерия долбит, миномёты. Нас четверо у БМП, а ребята — в здании. Мы отстреливаемся, а наши выбегают из подъезда, чтобы десантироваться на технику. Я их прикрываю, помню только свист от миномёта. От первого взрыва я очнулся, пришёл в себя. Автомат мой отбросило взрывной волной, думал, мне ногу оторвало. Контузило, какая-то музыка в голове, а встать не могу, перебитая нога болтается на мышце. Заполз под БМП, и тут второй прилёт из миномёта…».

Спустя тридцать лет он нашёл в открытых источниках тот день, 3 февраля 1995 года, как он описан в «Хронологии действий 166 бригады»: «В районе обувной фабрики военнослужащие 166 бригады отбивали атаки боевиков Дудаева, которые применяли бронетехнику и миномёты. Бой шёл пять часов, дело доходило до применения ручных гранат. В последующие дни бригада действовала совместно с десантниками и морской пехотой в направлении трамвайного депо, кожевенного завода, на площади Минутка и в районе железнодорожного моста через Сунжу».

А тогда…

Вы сына моего не видели?
Очнулся он уже в палаточном госпитале в Моздоке. Кто и каким образом его выносил из-под огня – не помнил. А такая возможность – вынести раненого из-под обстрела – была редкой. Но его сумели спасти, спасибо тем бойцам.

За сутки изредка приходил в себя, медсестра тут же ставила обезболивающее, Александр засыпал. У него были множественные осколочные ранения: в шею, подмышку, грудь, в руку навылет, в левую ногу. В правой ноге раздроблена кость. То предсмертное письмо исчезло вместе с гильзой: когда с него разрезали и снимали кусками одежду, вместе с рукавом выбросили и гильзу. Александра Сергеевича отправили самолётом, как и других тяжелораненых. В госпиталь ехали по московским улицам, видели в окнах машины скорой помощи красивый целый город. Как из прошлого века, где всё горело и взрывалось, он попал в цивилизацию. Это было странно осознать, что у кого-то продолжается обычная мирная жизнь.

Он попал в госпиталь посёлка Хлебниково Московской области. Его везли уже больничным коридором на каталке, кто-то крикнул: «Чеченца привезли!». Александр Сергеевич улыбается: «Думаю, откуда здесь чеченцы? И только потом дошло, что это сказали про меня. Очнулся в кровати, рядом медсестра какой-то жидкостью отмывает ваткой моё чёрное от грязи лицо. Говорю, дай зеркало. Дала, вижу: отмытые круги вокруг глаз, ужас. В госпиталь приезжали родители, ходили по палатам с фотографиями своих сыновей, спрашивали: «Вы сына моего не видели?». А мы все там, в Грозном, грязные были, лиц не разглядеть и не узнать на этом мирном снимке: может, и видели их сына. И не упомнишь всех. Ещё в госпиталь приезжали офицеры, дарили подарки». Там пробыл около двух месяцев. После операций разбитая нога была собрана на аппарате Илизарова.
Когда родители узнали всё? «Сообщил крёстному, он приехал в Хлебниково меня повидать, попросил передать родителям, что легко ранен. Я ходить не мог. Но в госпитале у меня родители не были. В 90-е годы зарплату в селе задерживали, денег не было даже на дорогу, — воспоминания возникают не плавно, урывками. – Когда в Грозном работали корреспонденты, я уходил, старался не попадать на телекамеры. А маме однажды соседка сказала, что якобы видела меня по телевизору — в Грозном. В отпуск приехал, сильно хромал».

Любому бы руку пожал
После госпиталя Александра Колбина прикомандировали в Кантемировскую дивизию Московской области. Он попросился в свою часть, к ребятам, но это было невозможно. «Первая чеченская – это страшно. Чеченцы трупы минировали, мы это поняли быстро, что просто так нельзя взять. Привязывали верёвку, сдёргивали с места, чтобы самим не попасть в зону поражения от мины. Воевали неправильно, длинная колонна заходит в город, развернуться негде. Обстреливают с этажей, БМП – «коробочками» мы их называли – горят вместе с экипажами. Потом поняли, что надо двигаться по две-три машины, небольшими группами… Тогда был молодой, но не жалею, что перенёс всё это. Почти четыре месяца войны – это очень большой срок», — смотрит мне в глаза ветеран.

«Кто служил в Чечне, моего призыва, тех отпустили домой через полтора года, а остальным тогда продлили срок службы до двух лет, — как это странно, вернуться с войны в мирную жизнь, и сегодня ему не хватает слов, чтобы выразить эти ощущения. — Вернулся из армии в Тараданово, старался отвлечься, ходил на рыбалку. Потом устроился на работу, мне дали ЗИЛ, отремонтировал его. Отработал посевную и уборочную, уволился и уехал в город. Нашёл себя в Новосибирске. Познакомился с ветеранами чеченской войны, тогда мы не были знакомы, но выяснили, что в одно время воевали на одних и тех же улицах. Сейчас переехал в Сузун, общаемся с ветеранами всех войн, всех горячих точек.

После боёв меня представили к ордену Мужества, в удостоверении стоит дата: 1995 год. Но награда меня нашла спустя три года, когда я уже жил в Новосибирске. В торжественной обстановке вручали орден, военный комиссар поздравил, пожал руку».

На правую ногу он хромал, ещё в госпитале предлагали инвалидность – отказался, сейчас жалеет, были бы льготы. Лишь спустя некоторое время после ранения Александру Сергеевичу сделали повторную операцию.

Но жизнь продолжается. У Александра — семья, двое детей. Любят собираться вместе, отмечать семейные праздники. А о военных событиях старается не вспоминать.