Утро наступит для каждого…

Закатное солнце уже давно перевалило за горизонт, сменяя солнечный летний день синей звёздной ночью. Грудь сдавливало такое знакомое за столько лет разлуки чувство – тоска.

Тоска по запущенному сухому яблоневому саду, в котором прошло моё беззаботное детство, по полуразваленной деревянной церквушке в самом сердце родного села, по старому дому, в окнах которого до сих пор горел свет, готовый принять меня всегда.

Краем уха я ловил стрекотание кузнечиков в чуть колыхающейся, насыщенной зелёным цветом траве. Как заворожённый, заслушивался певчим голосом соловья, разливающимся по упругим жилам, разгоняющим застоявшуюся кровь. Прислушался ещё раз и узнал знакомые песни кукушки:

— Кукушка-кукушка, сколько мне жить осталось?

Не то, чтобы я сомневался, я знал, что буду жить долго, если, конечно, со мной не случится чего-то непредвиденного, уже предречённого.

Мой отец умер год назад на 68 году своей жизни. Помню, как-то вечером он сидел рядом со мной и также спрашивал кукушку. Он совсем не слушал её. Он рассказывал мне о том, как они познакомились с мамой: «Стоял такой же тёплый и дымный вечер. Я – весёлый малый, хулиган, нагло, с сигаретой между зубов, вытворял всем знакомые кувырки с заборчиков около клуба, тогда и увидел твою маму. Лара шла гордой походкой, плыла, как лодочка. Изначально понравилась она мне именно из-за своей воспитанности – это не спутать ни с чем: она или есть, или её нет. Долго не знал, как лучше подойти, что сказать, а потом решился, и ни разу не пожалел!» — рассказывал он это с такой любовью, с такой искренностью… До конца его дней я видел всё тот же огонёк в его глазах, который говорил мне, что он любит маму безумно, чисто, безвозмездно.

Мне не хватает отца… Так давно я не слышал привычных рассказов про деда, которого всем селом встречали с фронта, про прадеда, участвовавшего в русско-японской войне, про медали и ордена, полученные дедом под Москвой в Великую Отечественную.

Его рассказы всегда оставляли в моей душе покой и умиротворение, гордость за своих предков, готовых отдать свою жизнь за Родину. Их смелость заставляла и меня всегда идти вперёд, чтобы побеждать и покорять вершины. Даже когда это очень сложно – нужно верить.

— Лёшенька, ты не замёрз? – сухой, охрипший голос прозвучал у меня за спиной.

В груди разлилось былое тепло, трепет перед этой женщиной. Больше всего я скучал не по дому и уж точно не по церкви… Сердце моё рвалось к моей маме. К единственной женщине на всём белом свете, способной залечить мои раны своими сейчас уже потускневшими с годами глазами, но даже время не смогло спрятать за старостью её добросердечность и любовь.

Улыбнулся, когда она ласково уложила на мои плечи вязанный её морщинистыми мягкими руками плед, как делала это в детстве. Рядом заскрипело кресло-качалка, в котором мама часто проводила свои вечера. Сейчас второе кресло было пустое, будто потерявшее свою первоначальную уникальность и превосходство, теперь все в доме смотрели на него с горечью и скорбью. Это было кресло отца.

Частенько мы проводили тёплые вечера на веранде. Рассказывали друг другу обо всём на свете, сейчас все эти рассказы кажутся забавными и глупыми, но лучше отцовских рассказов я не слышал ничего. Наверняка каждый рассказ зависит от подачи рассказчика.

Обернулся к маме. Седые прядки спадали на округлое полное лицо, изрезанное морщинами, печальные добрые глаза гладили отцовское место, а позже по её щеке покатилась одинокая слеза. Я никогда не видел её такой несчастной, какой она стала после смерти отца. Любовь для людей — самое большое испытание, и горе тем, у кого её нет.

— Мам? — она вскинула на меня вопросительный взгляд. — Я вдруг понял, что ты ничего не рассказывала о своей семье. Папа много рассказывал о прадеде, деде, а ты всегда молча слушала наш разговор.

Воспоминания о прошлом отзывались болью в левом подреберье, поэтому я посмотрел в степь, пытаясь разглядеть там верхушки грушевого сада семьи Поляковых, в котором в детстве мы с Пашкой Поляковым собирали созревшие груши. Сочные, сладкие… ммм… На языке образовалась слюна, но я победил её, прокатив вниз по языку, прямо в горло.

— Да нечего рассказывать, сынок… Прадед твой был кулаком, хозяйство держал 100 голов, в то время это было сравнимо с… — она замолчала, но тут же продолжила говорить. – Богатый человек был твой прадед, но потом власть сменилась, скот согнали, дом отняли. Дед твой, мой отец, воевал. Ох, маме тогда было тяжело, тянула нас троих на хлебные крошки… До сих пор помню, какой голод был в то время, — она вновь затихла, но на этот раз я понял причину её молчания, заметив в печальных глазах слёзы. — Тяжёлая была война, долгая… Некоторые дни тянулись, как недели, другие дни за станком на заводе пролетали, как ласточки, даже глазом моргнуть не успевала. Тяжко мне было тянуть на себе двух братишек, матери не до нас было. Она уходила в три часа ночи на завод, летом – на поле, и приходила в десять, когда позже. Вся домашняя работёнка была на моих девчоночьих плечах, да и скот… мы тогда держали корову Машку, хорошая была… глаза понимающие, а сама худющая-худющая… конечно, с чего ей быть толстой, с сена? И того позже почти не осталось. Травы много, да времени не было. Всё для фронта, всё для победы. Мне тогда пятнадцать было, когда сказали про войну, помню, как отца забирали, мать тогда при нём ни слезинки не проронила, дома при нас не плакала, а вот я, рёвушка-коровушка, ревела… — она по-доброму улыбнулась, глядя на меня. –Как-то раз я заметила… опустившись на колени в лунную полночь, мама смиренно нашёптывала что-то потрескавшейся дощечке. Тогда я ещё не знала, что это была иконка Николая Чудотворца. Вера сильной женщины способна на многое. После и я стала молиться. Знаешь, на душе становилось легче, будто, попросив о важном для себя, я была уверена, что оно сбудется.

Она устало выдохнула, прекратив свой рассказ. Прищурив свои и без того узкие глаза, она вгляделась в тот же горизонт с верхушками грушевых деревьев, в который совсем недавно глядел я.

Слушая рассказы отца, я всегда думал: «Неужели человек может вынести столько всего и не озлобиться? Не перестать верить в добро?». Сейчас, слушая рассказ мамы, я убеждался, что может. Человек может всё, если сердце его изначально наполнено добром и любовью в ближнему:

— Мам, а дед вернулся с войны?

Мама не повернулась ко мне, руки её то завязывали, то развязывали уголки старой серой шали, которая покрывала её круглые плечи.

— Вернулся, — я облегчённо выдохнул, но мама поникла, опустив глаза. – Все, кто вернулись, мало были похожи на прежних, родных… война отпечаталась чёрным следом на сердце каждого, а у кого-то не только на сердце.

Уловил в её голосе дрожь и хрипоту, и сам нахмурился, на душе вдруг стало тяжело и грустно.

— Как же они пережили все эти страдания? – этим вопросом я задавался давно, но никак не мог найти ответ.

Сколько людей я видел, сколько дурных поступков и пустых слов испытал на собственной шкуре, но совсем не верил, что эти люди могли бы сражаться за свою Родину, невзирая на страх смерти. Каждый раз бежать в бой, не зная, сможешь ли ты выйти из него живым? Видеть мёртвым товарища, с которым ещё недавно думали о планах на эту жизнь? Легко ли было?

А тем, кто был тут? В тылу. Вставать в три часа ночи и работать до изнеможения на заводах. Получать известия о смертях тех, кто ещё месяц назад радовал всех своей улыбкой. Легко ли было?

— Жизнь порой приносит суровые испытания, но не по силам тебе ношу она не даст. Получаешь ровно то, что сможешь перенести. Как бы тяжело ни было, у людей всегда была вера. Кто во что верил… много разных было. Отец мой всегда говорил: «Верь Богу и иди дорогой, которой он тебя ведёт». Как бы тяжело ни было человеку, а всё проходит. Солнечный день сменяется тёмной ночью, так и в жизни белая полоса меняется на чёрную, но важно помнить, что после ночи вновь восходит солнце. Меня учили верить, и ты верь.

Дрожащие, жилистые руки мамы медленно протянули мне старую, тусклую квадратную дощечку размером с ладонь. Вначале я не мог различить образа, нарисованного на гладкой поверхности, но, подставив её под лунный свет, я увидел умиротворённое лицо, украшенное благородной сединой, на голову мужчины была возложена корона, в руке книга, расшитая золотом.

И тут я догадался, что это такое.

— Неужели это та самая иконка? – с юношеской наивностью спросил я у мамы, глядя на её слабую улыбку.

— Та самая, сынок… Вера и мужество всегда помогали русскому народу. Человек без веры тоже, что без души. Пуст.

Я кивнул, понимая, что она права.

— А откуда эта иконка появилась у нас? – озадаченно вгляделся в божественный образ, заглянув в глаза, полные благословения.

— Это долгая история, но коротко я тебе всё же расскажу… — она села удобнее, положила руки на подлокотники и откинулась на спинку кресла, качнувшись назад. – Ещё моя мать рассказывала мне, что иконка эта перешла ей от бабушки, а той — от её бабушки, муж которой воевал ещё с Наполеоном. То ли нашёл он её, толи подобрал у сгоревшей церкви, никто уж не помнит, но точно знаю, что во время Бородинского сражения ранен он был серьёзно. Ампутировали ногу, но пошло заражение, врачи лишь руками разводили, мол, ничем помочь не могут, много, кто тогда от заражения крови умер. Но вопреки прогнозам врачей он выкарабкался, а под подушкой у него, на больничной койке, лежала эта самая иконка. Вернулся он без ноги, зато живой, и сказал бабушке, чтоб она молилась. С тех пор это и пошло. Из поколения в поколение. Я не всегда молилась, но всегда верила. И ты верь, — она устало вздохнула и начала вставать, повязывая шаль туже. – Устала я сегодня, сынок. Пойду спать. И ты ложись, нечего мёрзнуть.

    Я кивнул:

— Спокойной ночи!

Шаркающими шагами она скрылась за кружевной шторкой в дом, оставив меня наедине с ночной таинственной тишиной и иконкой, которая имела огромную ценность столько поколений до меня.

Неужели человеческая вера способна быть сильнее страха смерти? Неужели вера помогала людям сражаться за правду и справедливость, за нашу Отчизну? Я не мог представить, что наступление утра вело наших героев через холод ночи. Вера в то, что наступит и наш рассвет. Наступит для каждого.

Тепло улыбнувшись образу на старой дощечке, я понял, что больше всего на свете хочу, чтоб и мои дети тоже знали истории моего отца и мамы, чтобы и они так же смотрели на увековеченную картинку, лежащую на моей ладони, и чтобы они тоже передавали её из рук в руки, зная, что нужно верить.

Верить в силу человеческого сердца.

Верить в победу и справедливость.

Верить в то, что наступит утро.

Кристина КИЗИЛОВА,

11 класс, Сузунская школа № 1